Функционально-стилистическая характеристика субстантиватов

в разноструктурных языках: сопоставительный аспект

(на материале русского и татарского языков)

Диктующим элементом субстантивации являются функциональные целевые задачи речи. Речевая потребность диктует функциональное выражение субстантивата.

Функциональная загруженность субстантиватов, восходящих к различным частям речи, неодинакова. Максимальная функциональная загруженность отмечена у субстантивированных прилагательных. В обоих языках субстантивированные прилагательные прослеживаются во всех стилях речи (в официально-деловой письменности: гомуми – общее, рәсми – официальное, и т.д.; научном языке: билгесез – неизвестное, бөтен – целая, кабатлы – кратное, кәкре – кривая, туры – прямая, и т.д.; публицистике: красно-коричневые, бритоголовые и т.д).

Основной сферой употребления субстантивированных причастий является книжная речь, что объясняется природой причастий, их сущностью и свойствами как части речи. Например: бүленүче – делимое, киметүче – вычитаемое, кимүче – уменьшаемое, кушылучы – слагаемое, тапкырланучы – множимое; имезүчеләр – млекопитающие, сөйрәлүчеләр – пресмыкающиеся.

Сфера употребления субстантивированных числительных преимущественно окказиональная, отражается в речевом, ситуативном проявлении (– Син ничәнчедә укыйсың? – Биштә (бишенчедә) – Ты в каком учишься? – В пятом).

Однако не исключено употребление в языковой сфере. Довольно активно функционирование субстантивированных числительных в публицистическом жанре. Например, в спортивной журналистике өчкә ике – три два (об «очках, голах»).

Функционально-стилистическая характеристика субстантивированных местоимений, в первую очередь, выражается в их особой употребительности в разговорной речи. К числу разговорных в обоих языках относятся субстантиваты: безнеке – наш (человек, имеющий к нам отношение начальник, хозяин и т. п.), наше ср. (то, что принадлежит или свойственно нам); безнекеләр мн. – наши (близкие нам люди); минекеләр мн. – мои (родные, близкие), һәркем, теләсә кем неодобр., мн. – всякие (разный, всевозможный); сезнеке – ваше (то, что принадлежит или свойственно вам); синеке – твой (муж, возлюбленный или жена, возлюбленная), твое ср. (то, что принадлежит или свойственно тебе); синекеләр мн. – твои (родные, близкие кого-л.); үзе – сам (хозяин, глава дома, семьи, предприятия, учреждения и т.п.).

Из субстантивированных неопределенных местоимений в произведениях книжных стилей употребительны, в основном, следующие субстантиваты: кайбер – некоторый, кемдер – кто-либо, нәрсәдер – что-либо; в разговорной речи чаще используются близкие к ним по значению: әллә кем – кто-то, әллә нәрсә – что-то, әллә нинди – какой-то, нинди дә булса – какой-нибудь.

Субстантиваты широко представлены в пословицах и поговорках обоих языков, что свидетельствует об их речевой активности, давности употребления: ыспай туңмас – калтырар ‛щеголь не мерзнет, дрожит’, юаш булсаң басалар, усал булсаң асалар ‛будешь злым – повесят, будешь мягким – раздавят’, тырышкан табар – ташка кадак кагар ‛усердный найдет, вобьет гвоздь в камень’, эш күрсәткәнне ил онытмас ‛кто покажет работу, того родина не забудет’, белгәнең утыз, белмәгәнең туксан тугыз ‘то, что знаешь – тридцать, то, чего не знаешь – девяносто девять’, бишне бирү ‘дать пять’, кырыкка ярылу ‘расколоться на сорок частей’ и др, үзеңнеке – үзәктә ‛свое – в центре’; большое видится на расстоянии, в суде убогий перед богатым, хотя и прав, всегда бывает виноватым, глухому две обедни не служат, знающий молчит, не знающий говорит, обещанного три года ждут, в гору семеро едва тянут, а под гору и один столкнет, кто в лес, кто по дрова, предают свои, я – последняя буква в алфавите.

Есть случаи адекватного соответствия в обоих языках субстантиватов в составе пословиц, поговорок и фразеологизмов: бөкрене кабер генә төзәтә – горбатого только могила исправит, корыны бушка аудару – переливает из пустого в порожнее, батып баручы саламга ябыша – утопающий хватается за соломинку, берәү сука белән, җидәү кашык белән – один с сошкой, семеро с ложкой.

С точки зрения временной дистрибуции среди анализируемых лексем, отражающие различную степень давности: архаические (бакый ‛остаток’, кылычлы ‛служащий в полиции’, кәмал ‛совершенство’, утрак ‛постоянное место жительства’, яшелләр ‛рекруты’; горничная, городничий, духовная, каторжный (каторжник), крепостной, окольничий (боярский чин), рядской (купец, торгующий в рядах); устарелые (беренче – первый, икенче – второй (в значении – секретарь обкома, парткома; төмән ‘десять тысяч’), новые (сертификацияләү ‛сертификация’; эш бирүче ‛работодатель’; текә – крутой; мобильный, сотовый, и др.).

По стилистическому статусу выделяются субстантиваты разговорно-просторечные (ялтырбаш ‛лысый’, исенкерәү ‘боль, болезнь’, тумрау ‘чурбан, колода’, төпләү ‘делянка’, чүпләү ‘тканый узор’; авыртучы – болящий шутл. (то же, что больной), суленое (обещанное), чумовой (шальной); книжные (кәшеф итүче, кәшеф кылучы ‛открыватель, изобретатель’, кемдер – кто-либо, кайбер – некоторый, ученый, просвещенный), диалектные (арбаучы ‛колдун’, арчалаучы ‛заступник, защитник’; алты-тукыз ‛шесть и девять’, алты-биш ‛шесть и пять’ (о слабоумном человеке); благословенное (в СлНГ – то, что благословлено), волочащий (в СлНГ – волокита, повеса), доброжелающий (в СлНГ – доброволец); пёрший (первый).

Большинство исследуемых субстантиватов включает слова, отражающие общеупотребительную, межстилевую лексику.

Широкая фиксация данных слов в произведениях классиков, современных писателей и публицистов, а также в разговорной, просторечной, диалектной и сленговой речи наглядно демонстрирует их функциональную активность.