Абдрахманова Е.А.

Карагандинский государственный университет им. Е.А. Букетова, Республика Казахстан

Интерпретация образа князя Мышкина как доказательство от противного ложности концепции Христа-человека

Некоторые исследователи доказывают в своих работах мысль о том, что Достоевский в романе «Идиот» с помощью образа Мышкина наглядно продемонстрировал заведомую несостоятельность подмены Христа «положительно прекрасным человеком», доведя ее до абсурда и тем самым скомпрометировать в глазах читателя. Лучший способ развенчать какую-либо утопию – позволить ей сбыться.

Согласно этой концепции, О. Меерсон развивает теорию о том, что Мышкин является попыткой в романе создать «суррогат» Христа: «Весь роман написан о провале чисто типологического подражания Христу, – иначе говоря, следовать Христу и заменять Его собой – две вещи несовместные [1]. Автор приходит к мысли о том, что князь не случайно терпит крах, а «положительно прекрасный человек» – еще не Христос.

Еще один исследователь рассуждает в рамках данной концепции – К.А. Степанян. Он считает, что в романе «Идиот» на примере князя Мышкина изображено то, что было бы, если бы Христос был всего лишь человеком. Эта мысль в свое время была подробно изложена в книге «Жизнь Иисуса» Э.Ж. Ренана, которой очень интересовался Достоевский. Карен Степанян в статье «Юродство и безумие, смерть и воскресение, бытие и небытие в романе «Идиот» говорит об эволюции князя Мышкина от юродивого к безумцу, приводя доводы в пользу того, что весь роман есть лишь доказательство от противного ложности концепции Христа-человека: «Для Достоевского объяснение безумия (возвращения в состояние клинического идиотизма) Мышкина заключается именно в том, что Христом-Победителем и Спасителем мира может быть только Богочеловек. Все происходящее в романе является трагической пародией евангельской истории, а судьба князя – псевдоевхаристией: принеся себя на заклание всем, кто пытался использовать его в собственных целях, Мышкин не оживляет и не спасает никого, послужив лишь жертвой царящего в обезбоженном мире закона антропофагии (одна из доминирующих тем в романе)» [2; 162]. Князь Мышкин в представлении К. Степаняна – «самозванец», а не христоподобный герой.

Этой же точки зрения придерживается и Т. Касаткина: «Здесь как бы выходит наружу пронизывающая весь текст полемика с Ренаном и всяческими унификаторами религий, для которых Христос лишь такой же пророк, как и Магомет» [3].

Также о пародии образа князя Мышкина на Иисуса Христа пишет и Е.Г. Местергази: «То, что поначалу казалось в Мышкине христианской добродетелью, очень скоро на деле обернулось подменой – и не то, чтобы князь сознательно лгал (он всегда говорил, что думал), нет, ложью оказалось то духовное основание, которое сформировало личность князя». [4].

В критике первоначального замысла изобразить «положительно прекрасного человека» еще дальше идет Л.А. Левина, которая в своей работе «Некающаяся Магдалина, или Почему князь Мышкин не мог спасти Настасью Филипповну» прямо заявляет, что «Мышкин – заведомо не Христос», потому что «изначально оказался структурно неадекватным самому себе» [5; 368]. Причину неудачи образа она видит в том, что Мышкин «посягает на власть, ему не положенную», оправдывая грехи от себя лично. «Возможности его более чем ограничены, он не прощает, а просто отрицает факт греха», – пишет Л. Левина [5; 370].

Исследовательница также полагает, что Достоевский не старался изобразить «положительно прекрасного человека», напротив, им изначально планировалось продемонстрировать невозможность реализации этой идеи. Данный вывод основывается на «пагубном» влиянии Мышкина на судьбы Аглаи и Настасьи Филипповны: «Целительная, спасительная любовь Иисуса спасла Марию Магдалину <…>, любовь же князя, которая колеблется между глубоким состраданием и бессильной эротикой, губит Настасью Филипповну» [6; 379].

По словам Л.А. Левиной, «Мышкин, увидев, может быть, впервые в жизни не одну, а сразу двух исключительно красивых женщин, почувствовал себя на распутье: влюбиться ли по-настоящему в Аглаю или повторить суррогатную любовь-жалость к Мари в лице Настасьи Филипповны, – и, убоявшись нормальной мужской страсти, возжелал такого знакомого, апробированного «иного счастья» [5; 346].

Подчеркнем, что Достоевский при создании образа главного героя не ставил перед ним задачи спасти мир, напротив, в подготовительных материалах мы читаем: «ИДИОТ ВИДИТ ВСЕ БЕДСТВИЯ. БЕССИЛИЕ ПОМОЧЬ. ЦЕПЬ И НАДЕЖДА. СДЕЛАТЬ НЕМНОГО» (выделено Ф.М. Достоевским) [7; Т.9; 241], и снова: «Звучать звеном. Сделать немного» [7; Т.9; 270]. Мышкин устремлен к идеалу – Христу – но ему не удается спасти окружающих его людей, потому что таково было, в первую очередь, авторское решение (ведь даже Христу не удалось спасти мир): «Князь только прикоснулся к их жизни. Но то, что бы он мог сделать и предпринять, то всё умерло с ним <…>. Но где только он ни прикоснулся – везде он оставил неисследимую черту» [7; Т.9; 242]. На наш взгляд, независимо от встречи с князем, Настасья Филипповна погибла бы от руки Рогожина, так как считала себя недостойной брака с приличным человеком, а Рогожин в ее глазах «преступник», соответственно, подходящий ей. Но, и не любя Парфена, она металась бы от порока к пороку, ища успокоение души лишь в погибели. Аглая, независимо от встречи с князем, вступила бы в брак, не одобренный родителями и сестрами, в силу своенравного бунтарского характера.

Отметим любопытное сходство в анализе данных интерпретаций образа князя Мышкина: те исследователи, которые утверждают, что князь Мышкин является Антихристом, умышленной авторской подменой евангельского Христа, ссылаются на раздвоение интерпретируемого образа. С одной стороны выступает христианская добродетель, с другой – облик демона.

Об этом еще ранее свидетельствовали зарубежные исследования и интерпретации романа и его главного героя. Западный исследователь Р. Пис в монографии «Достоевский. Исследование главных романов» пишет о том, что «проповедь красоты и гармонии является результатом ненормального состояния разума, пораженного болезнью» [8; 194]. Поражение и триумф князя исследователь также считает результатом болезни, юродства князя. Разумеется, подобная интерпретация позитивных идеалов Мышкина не соответствует истине. Еще более неверными представляются утверждения Р. Писа о двойственности натуры Мышкина, о столкновении в его характере идеи «Мадонны» и «Содома». Данные умозаключения Р. Пис строит на сочетании имени и фамилии главного героя (Лев Мышкин), а также на разговоре, в котором Мышкин признается Келлеру в том, и его иногда посещают двойные мысли, с которыми тяжело бороться.

Тождественной мнению Р. Писа представляется позиция современной исследовательницы Е.Г. Местергази: «Помимо ощущения собственного сиротства в мире, Мышкин получил в «дар» от своего лекаря доктора Шнейдера двойственность натуры. Недаром так трудно окружающим разобраться в князе» [4]. В качестве примера исследовательница приводит высказывания героев. Ипполит: «Вы, кажется, ничему не удивляетесь, князь, – прибавил он, недоверчиво смотря на спокойное лицо князя, – ничему не удивляться, говорят, есть признак большого ума; по-моему, это в равной же мере могло бы служить и признаком большой глупости…» [7; Т.8; 463]; Белоконская Лизавете Прокофьевне о Мышкине: « – Что ж, и хорош и дурен; а коли хочешь мое мнение знать, то больше дурен. Сама видишь, какой человек, больной человек!» [7; Т.8; 459].

По словам Е. Местергази, эта двойственность проявляется не только в сосуществовании в характере и личности князя взаимоисключающих качеств, но и в наличии у него «двоящихся» мыслей. Доказательством тому служат слова Мышкина в разговоре с Келлером: «Две мысли вместе сошлись, это очень часто случается. Со мной беспрерывно. Я, впрочем, думаю, что это нехорошо, и, знаете, Келлер, я в этом всего больше укоряю себя. Вы мне точно меня самого теперь рассказали. Мне даже случалось иногда думать, – продолжал князь очень серьезно, истинно и глубоко заинтересованный, – что и все люди так, так что я начал было и одобрять себя, потому что с этими двойными мыслями ужасно трудно бороться; я испытал» [7; Т.8; 258].

Также в качестве примера двойственности натуры Мышкина исследовательница отмечает в его имени удвоенную двусмысленность, выраженную в амбивалентных элементах имени: многократно повторяемый мотив смерти («лев», «мышь»), мотив нечистоты и бесовства («мышь»), мотив «ловли» (Лев Мышкин), подчеркнутый мотив «веры в разум», рационализм (Николаевич), мотив христианской ереси (Лев Николаевич), мотив неудачника-строителя храма Богородицы (Мышкин) и, наконец, мотив двусмысленной духовной природы («лев», «князь»).

Статья А. Мановцева «Свет и соблазн» также посвящена мысли о том, что Достоевский не считал Мышкина «положительным примером», даже напротив, князь представляет собой сатану, принимающего вид Ангела, несущего тьму, а не свет, и вводящего таким образом и героев романа, и читателей, и даже некоторых исследователей в заблуждение относительно своей нравственной природы [2; 256-285].

Мысль о демонизме Мышкина развивает и Т.А. Касаткина в статье «Роль художественной детали и особенности функционирования слова в романе Ф.М. Достоевского «Идиот». Исследовательница называет князя «демоном», видя в нем свидетельство бесовской раздвоенности: «Демон, заключенный отныне в природе князя, и является источником всех «двойных мыслей», которые мучают и терзают Льва Николаевича на протяжении остального пространства романа, что легко доказать, ибо каждый «приступ» «двойных мыслей» сопровождается вполне узнаваемыми симптомами, впервые возникающими при преследовании князя демоном» [3]. Самое интересное, что «хозяином», «адвокатом антихриста» Мышкина, по словам исследовательницы, выступает Лебедев. Князь Мышкин переносит смертельный удар Рогожина с себя на Настасью Филипповну своим криком «Парфен, не верю!..». Князь, отводя от себя удар Рогожина, отказывается таким образом от искупительной жертвы, что «предрекает» судьбу Настасьи Филипповны.

Еще один исследователь, А.Б. Галкин, пишет о двойственности образа князя Мышкина: «Положительно прекрасный человек» (выражение Достоевского) князь Мышкин корчится от беснования «дьявольской болезни» падучей. Если вдруг вспомнить опять, что князь Мышкин в подготовительных материалах к роману – князь Христос, то впечатление от такого сопоставления кажется невероятно зловещим. В болезни Мышкина, одним словом, заключена кощунственная двойственность или, иначе, двуликость: святость и телесное безобразие, красота Божьего лика и жуткая гримаса сатаны» [9].

Мы видим, что главным элементом сюжета, наводящим многих исследователей на мысль о «двойничестве», демонизме князя является его состояние перед припадком эпилепсии. Это тем более удивительно, что существует множество психиатрических статей (например, доклад В.М. Бехтерева «Достоевский и художественная психопатология»), в которых констатируется абсолютная верность описания Достоевским состояния пациента, страдающего этим нервным заболеванием. Если следовать мнению Т. Касаткиной и других исследователей, то выходит, что все эти больные одержимы дьяволом, что, мягко говоря, представляется нелепым заявлением.

В заключение приведем слова Т.А. Касаткиной о главной, на ее взгляд, идее Достоевского: «Реально ли, возможно ли, чтобы Христос был всего-навсего «исторической личностью»? Возможно ли, чтобы Он не был Богом? Именно в романе «Идиот» Достоевский ответил себе окончательно на этот вопрос» [10; 298].

Таким образом, концепция умышленной подмены Достоевским евангельского Христа «двойственным» образом князя Мышкина, по мнению исследователей, является ответом писателя на Ренановскую теорию о том, что Христос – это всего лишь обычный человек, историческая личность. И ответ этот, судя по выводам литературоведов, отрицательный: своим романом Достоевский доказал невозможность теории Э.Ж. Ренана. Хотя здесь-то и возникает существенный вопрос: опроверг ли писатель эту теорию или же, напротив, подтвердил. Ведь если допустить мысль о том, что Достоевский сомневался в божественности Христа, а одним из доказательств его человеческой природы он видел неспособность изменить мир к лучшему, то князь Мышкин является прямым подтверждением, а не опровержением теории Ренана.

Литература

1. Ольга Меерсон Христос или «Князь-Христос»? Свидетельство генерала Иволгина: http://komdost.narod.ru/meers.htm

2. Роман Ф.М. Достоевского «Идиот»: Современное состояние изучения / Сборник работ отечественных и зарубежных ученых / Под редакцией Т.А. Касаткиной. – Москва, 2001. – 560 с.

3. Татьяна Касаткина Роль художественной детали и особенности функционирования слова в романе Ф.М. Достоевского «Идиот»: http://komdost.narod.ru/kasat.htm

4. Елена Местергази Князь Мышкин и проблема веры в романе «Идиот»: http://komdost.narod.ru/mester.htm

5. Левина Л.А. Некающаяся Магдалина, или Почему князь Мышкин не мог спасти Настасью Филипповну // Достоевский в конце ХХ века / Под ред. К. Степанян. – М.: Классика плюс, 1996. – С. 343-368.

6. Цит. по: Мюллер Л. Образ Христа в романе Достоевского «Идиот» // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков. – Петрозаводск: Издательство Петрозаводского университета, 1998. – С. 374-385.

7. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30-ти тт. – Л.: Наука, 1972-1985.

8. Цит. по: Русская литература в оценке современной зарубежной критики / Под ред. В.И. Кулешова. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1981. – 288 с.

9. Роман Достоевского «Идиот»: Раздумья, проблемы / Межвузовский сборник научных трудов. – Иваново, 1999. – 169 с.

10. Касаткина Т.А. Характерология Достоевского. Типология эмоциально-ценностных ориентаций. – М.: Наследие, 1996. – 338 с.