Костенко А.Н.

Запорожский национальный технический университет

Перевод исторических реалий как переводческая проблема (на примере переводов романа А.С.Пушкина «Евгений Онегин»)

С точки зрения перевода проблемы архаичности и архаизации (частью решения этих проблем и является перевод исторических реалий) остаются по-прежнему недостаточно изученными. Болгарские исследователи С.Влахов и С.Флорин говорят об исторических реалиях не как о специфической группе лексики, а скорее с учетом исторической отнесенности реалий к той или иной эпохе, не теряя из виду их предметного содержания, которое связывает их с соответствующими рубриками предметной классификации: «…перевод исторических реалий — это по существу передача исторической окрашенности этих слов в дополнение к их материальному содержанию и другим видам коннотаций» [1, с.132].

Исторические реалии переводчик может встретить 1) у старых авторов, условно говоря, в архаических произведениях, и 2) в произведениях современных писателей, но рисующих далекое или близкое прошлое, — архаизованных. Различия между теми и другими требуют и разного подхода при переводе реалий в них.

Касаясь первого случая, А. В. Федоров очень четко определил цель перевода подлинно архаического произведения: «ознакомить современного читателя с литературным памятником, который в момент своего создания, то есть для читателя своей эпохи, тоже был современным»,— цель, которая «предполагает использование в основном современного языка в переводе, хотя бы и с отбором словарных и грамматических элементов, которые в известных случаях позволяли бы соблюсти нужную историческую перспективу» [2, с.388].

Здесь делается упор на сохранении национального своеобразия переводимого подлинника, без чего любое произведение превратилось бы в обесцвеченное отражение действительности, оторванное от своей среды во временном отношении, считают С.Влахов и С.Флорин [1, с.134].

Бесспорно, это не значит, что переводчик должен транскрибировать или передавать другим способом все реалии, встреченные им в подлиннике, превращая перевод в набор экзотизмов.

Бывает, что в силу тех или иных исторических или политических обстоятельств в данном языке получилась своеобразная «лакуна», отсутствует целый предметно-тематический пласт лексики — слов (терминов, реалий), называющих определенные предметы и понятия, не существующие в современной социально-бытовой среде. И здесь, к сожалению, не обойтись без культурологического комментария, что ярко продемонстрировал в свое время В.Набоков, составив подробные объяснения к своему переводу пушкинского «Евгения Онегина».

Начнем с того, чтобы многие слова и выражения, знакомые современникам А.С.Пушкина, непонятны или несут другое значение в современном употреблении. Так, уже в начале первой главы некоторые моменты требуют уточнения. Говоря об отце Онегина, А.С.Пушкин отмечает, что тот служил «отлично-благородно». В.Набоков переводит дословно “excellently, nobly”, но в комментарии пишет, что подобная фраза была весьма распространена в официальных документах того времени, подчеркивая тем самым честность характеризуемого [4, с.38]. Ч.Джонстон в своем, возможно, лучшем переводе «Евгения Онегина» на английский язык переводит подобную фразу как “a fine career”, но тогда непонятно, почему после удачной карьеры отец Онегина имел так много долгов.

Многие исторические реалии пушкинского времени у Ч.Джонстона осовременены. «Почтовые» у него “horses”, «ямская карета» - “cab”, «биржа» - “stall”, а «сени» - “porch”. В.Набоков стремится к более точному соответствию: «почтовые» он переводит как “posters”, «ямскую карету» как “hack coach”, «биржу» как “hack stand”, а «сени» - “entrance hall”.

Слово «педант» в характеристике Онегина оба переводчика переводят как “pedant”, однако без комментария здесь тоже не обойтись. В.Набоков поясняет, что слово «педант» в переводе с итальянского у Монтеня близко по значению к слову «педагог» и часто употреблялось с иронией, характеризуя человека вдумчивого и склонного к тщательности и деталям в рассуждениях [4, с.46]. Слово же «щепетильный» в описании Лондона вовсе не характеризует этот город как последовательное и принципиальное место, а лишь подчеркивает его известность в качестве источника галантерейных товаров. Здесь у Ч.Джонстона появляется неточность: он переводит слово «щепетильный» как “ingenious” [3, с.45], что в переводе означает «изобретательный, искусный». В.Набоков же образует слово “the trinkleter” от английского “trinket” – «безделушка».

Трудность в переводе возникает и при описании сугубо русских душевных переживаний, как, к примеру, хандры. В.Набоков в данном случае прибегает к медицинскому термину “hypochondria” или его сокращенным вариантам “hyp” и “chondria” . Ч.Джонстон также один раз использует вариант “chondria”, однако в дальнейшем придерживается традиционного английского “spleen”. Это говорит о разном мировосприятии, о столкновении разных культурных доминант, вопрос, требующий самого пристального внимания и самого тщательного исследования в современном переводоведении.

Список использованной литературы

1. Влахов С., Флорин С. Непереводимое в переводе. – М.: Высш.шк., 1980. – 352 c.

2. Федоров А.В. Основы общей теории перевода (лингвистические проблемы). – СПб.: Филологический факультет СПбГУ; М.: ООО «издательский дом «ФИЛОЛОГИЯ ТРИ», 2002. – 416 с.

3. Pushkin A. Eugene Onegin / Tr. by Ch.Johnston. – L.: Penguin Books, 1979. – 238 р.

4. Nabokov V. Commentary, Part 1 // Pushkin A. Eugene Onegin. – Translated from the Russian with a commentary by V.Nabokov. – Vol.2. - N.Y.: Princeton University Press, 1990. – 547 p.